Несмотря на то, что в замечательной плеяде писателей-орловцев нет светлого имени Пушкина, культурная среда нашего края всегда ощущала духовное родство с творчеством великого поэта. В свою очередь, род Александра Сергеевича был связан с Орловской землей.
  
  "Дают обеды и сраженья…"
  
  Это действительно так. Еще в период Смутного времени один из предков поэта - Иван Гаврилович Пушкин - командовал передовым полком войска Дмитрия Пожарского, которое, как известно, одер-жало победу над поляками в сражении при Царевом Броде в сентя-бре 1615 года.
  В середине XVII века воеводой во Мценске был стольник Петр Ми-хайлович Пушкин по прозвищу Желтоух. Он держал свой осадный двор и в Орловской крепости.
  Еще одна ветвь пушкинского рода - Ржевские, бывшие удельные князья, ведущие свою линию от Рюрика. Довольно долгое время их родовым имением был Льгов. Принадлежало Ржевским и село Селихово в Знаменском районе. Один из хозяев имения, Алексей Ржевский, был троюродным братом бабки Пушкина - Марии Алек-сеевны, в замужестве Ганнибал.
  В числе приятелей Константина Ржевского значился дядя Пушки-на Василий Львович. Вместе с Петром Вяземским и Константином Батюшковым они составляли круг известнейших острословов своего времени.
  О них Пушкин писал:
  Не знают света принужденья,
  Не ведают, что скука, страх;
  Поют обеды и сраженья,
  Поют и рубятся в боях...
  Конечно, не только узы родства связывали Пушкина и наш край. Здесь жили многие друзья и хорошие знакомые Александра Сергее-вича - А. П. Керн, П. П. Новосильцев, а также Протасовы, братья Петр и Иван Киреевские. Последних Пушкин увлек идеей собирания народных песен. Для Петра Киреевского это стало главным делом жизни. Его колоссальное собрание, по сведениям современников, превышало 10 тысяч номеров. Частью он сам собирал тексты песен в Орловской и Тульской губерниях, но основную массу текстов ему в течение 25 лет доставляли литературные друзья - Даль, Гоголь. Кольцов, Языков, Якушкин, Вельтман, Погодин и, конечно, Пушкин.
  
  "Тебе, певцу, тебе, герою!"
  
  На Орловщине, в одиннадцати километрах от нынешней Красной Зари, находилось имение старшего современника Пушкина, знаме-нитого поэта-партизана Дениса Давыдова. Своей деревне он по-святил строки четверостишья "К моей пустыне":
  Пустыня тихая, сует уединенна,
  Я радостьми в тебе
   считаю дни мои!
  Но будь ты на холмах Аи,
  Тогда была бы совершенна!
  Молодой Пушкин заимствовал у знаменитого гусара некоторые его литературные находки. Он признавался, что под влиянием Давыдова стал писать смелее: "...Узнал я резкие черты неподражаемого слога...".
  Свой труд "История Пугачевского бунта" поэт отослал Давыдову, сопроводив стихотворным посвящением:
  Тебе, певцу, тебе, герою!
  Не удалось мне за тобою
  При громе пушечном, в огне
  Скакать на бешеном коне...
  Прочитав стихи, Давыдов воскликнул: "Это для меня грамота в бессмертие!"
  Наконец, хорошо известно, что двоюродный брат Дениса Давыдо-ва - Алексей Петрович Ермолов как личность очень интересовал Пушкина.
  Человек это был более чем незаурядный. Громадного роста и невероятной силы, свой первый Георгиевский крест он получил по представлению самого Суворова. Преданность, которую внушал солдатам знаменитый полководец и подлинный герой 1812 года, была беспредельна. Лучшие русские поэты посвящали ему свои стихи. Упомянув имя Ермолова в своем "Кавказском пленнике", Пушкин еще много лет держал его в центре своего творческого внимания.
  В марте 1827 года, едва достигнув пятидесятилетнего возраста, Ермолов был уволен от службы "по домашним обстоятельствам". Богатырь по физическому складу и здоровью, человек кипучей энергии, огромного административного и боевого опыта, герой Бородина и Кавказа, он был обречен Николаем I на бездействие.
  После вынужденной отставки Ермолов уехал к отцу в деревню Лукьянчиково. Наезжая из нее в Орел, опальный полководец жил там в своем доме на Борисоглебской улице. Именно сюда во время своего знаменитого "путешествия в Арзрум" заезжал Пушкин. Изве-стно, что в начале своего путешествия Пушкин двинулся в направлении Калуги, но потом свернул на Орел. Он сделал крюк только лишь для того, чтобы повидаться с Ермоловым, хотя лично знакомы они не были.
  "...Я приехал к нему в 8 часов утра и не застал его дома. Извозчик мой сказал мне, что Ермолов ни у кого не бывает, кроме как у отца своего, простого, набожного старика, что он не принимает одних только городских чиновников, а что всякому другому доступ сво-боден. Через час я снова к нему приехал...".
  
  "О политике не было ни слова"
  
  Если сам визит был описан, то его цели и разговоры покрыты мраком. Считается, что темы затрагивались важнейшие, однако и Пушкин, и Ермолов в своих воспоминаниях предпочли обойти суть встречи. Пушкиноведы приводят их разговор об "Истории" Карам-зина, Якобы Ермолов сказал поэту: "Хотя Карамзин есть историк-дилетант, но нельзя не удивляться тому терпению, с каким он соби-рал все факты и создал из них рассказ, полный жизни". Пушкин ответил: "Читая его труд, я был поражен тем детским, невинным удивлением, с каким он описывает казни, совершенные Иоанном Грозным, как будто для государей это не есть дело весьма обыкновенное".
  О чем говорили два великих человека, мы точно не знаем, но в своих воспоминаниях поэт посчитал нужным подчеркнуть, что "...о правительстве и политике не было ни слова". Когда биограф Пушкина Бартенев спустя четверть века посетил Ермолова, чтобы расспросить о подробностях встречи, полководец остался сдержанным на слова. "О предмете своих разговоров с ним Ермолов не говорил", записал Бартенев.
  Думается, смысл визита к Ермолову был вовсе не в том, чтобы обсудить с генералом литературные дела. Скорее всего, Пушкин хотел заручиться у него рекомендациями к оставшимся на Кавказе соратникам Ермолова, а также узнать побольше о военных и граж-данских порядках на границе империи, которые лучше Ермолова, самолично устанавливавшего эти порядки, никто не знал. Известно, что перед поездкой Пушкин собрал и стал изучать литературу о Кавказе и Турции, долго обсуждал политическую и военную ситуацию с управляющим Главным штабом графом Петром Толстым, своим родственником.
  Описывая встречу с Ермоловым в Орле. Пушкин отметил такие детали: "Он был в зеленом черкесском чекмене. На стенах его каби-нета висели шашки и кинжалы, памятники его владычества на Кав-казе. Он, по-видимому, нетерпеливо сносит свое бездействие".
  Самый известный портрет Ермолова был выполнен английским художником Джорджем Доу для Военной галереи Зимнего дворца. Именно об этом портрете вспомнил Пушкин, рассказывая о личной встрече с пребывающим в отставке проконсулом Кавказа: "...Ермо-лов принял меня с обыкновенной своей любезностью... С первого взгляда я не нашел в нем ни малейшего сходства с его портретами, писанными обыкновенно профилем. Лицо круглое, огненные серые глаза, седые волосы дыбом Голова тигра на геркулесовом торсе. Улыбка неприятная, потому что неестественна. Когда же он задумывается и хмурится, то становится прекрасен и разительно напоминает поэтический портрет, писанный Довом".
  
  "Ваша слава принадлежит России"
  
  Пробыв в Орле два дня, Пушкин продолжил свое путешествие. Ор-ловские краеведы выяснили его возможный маршрут. Выезжал он из города по старинной Новосильской улице, которая называлась так по направлению дороги на город Новосиль. Ныне в честь ве-ликого поэта улица носит название Пушкинская. Кстати, после войны на месте прежней часовни Александра Невского здесь стоял бюст поэта. Сегодня на этом месте у сквера Танкистов - памятник со знаменитым Т-34.
  Впоследствии Пушкин видел в Ермолове героя своих будущих произведений. Удовлетворив свои исторические интересы в созданных образах Петра и Пугачева, он искал возможности запечатлеть и современную ему личность исторического масштаба. Сохранилось черновое письмо Пушкина за апрель 1833 года, в котором он высказывает намерение быть историком генерала: "Собирая памятники отечественной истории, напрасно ожидал я, чтобы вышло, наконец, описание ваших закавказских подвигов. До сих пор поход Наполеона затемняет и заглушает все - и только некоторые военные люди знают, что в то же самое время происхо-дило на Востоке... Ваша слава принадлежит России, и вы не вправе ее утаивать. Если в праздные часы занялись вы славными вос-поминаниями и составили записки о своих войнах, то прошу вас удостоить меня чести быть вашим издателем, Если же ваше равнодушие не допустило вас сие исполнить, то я прошу вас дозволить мне быть вашим историком...".