Вновь и вновь перечитываю начало "Путешествия в Арзрум": "Из Москвы поехал я на Калугу и сделал таким образом 200 верст лишних; зато увидел Ермолова. Он живет в Орле, близ коего находится его деревня. Я приехал к нему в восемь часов утра и не застал его дома. Извозчик мой сказал мне, что Ермолов ни у кого не бывает, кроме как у отца своего, простого и набожного старика, что он не принимает одних городских чиновников, а что всякому другому доступ свободен. Через час я снова к нему приехал. Ермолов принял меня с обыкновенной своей любезностью".
  В портрете полководца поэт отметил круглое лицо, огненные серые глаза, волосы дыбом. Для понимания настроения Алексея Петровича приведем его слова из книги А.Г. Кавтарадзе "Генерал А.П. Ермолов" (Тула, 1977): "При благоприятствовавшем мне по-стоянно счастии, в мои лета и при моих силах, мог ли я ожидать, что буду жить в праздности, в глуши деревни престарелого отца мое-го?"
  Горькие слова перекликаются с донесением М.Н. Жемчужникова, подполковника местной полиции (1828): "Генерал Ермолов живет уединенно, но иногда посещает театр, всегда в черном Фраке и без орденов; так он был на балу у губернатора 31 декабря, что дало повод различным толкам; иные его осуждают, а многие и это приписывают величию его духа. Мрачный его вид, изобличающий душевное беспокойство, явно противоречит хладнокровному тону, с коим он рассказывает приятности своей настоящей жизни, будто давно им желаемой..."
  Из другого донесения, также приведенного писателем
  Г.П. Штормом в "Известиях Академии наук СССР" (М., 1960), уз-наем, что однажды дивизионный генерал приготовил было почести отрешенному от дел полководцу, но он отказался. Не принял и са-мого Жемчужникова. Принял лишь купцов да коротких знакомых отца. Ермолов строил флигель в Орле, чтобы разместить в нем свою богатую библиотеку.
  Итак, через час, т. е. ровно в девять, коляска вновь остановилась у ворот дома на Борисоглебской. (Ныне это улица Салтыкова-Щедрина, дом не сохранился. На этом месте теперь находится одно из зданий УВД. - Прим. ред.) На этот раз Пушкина ждали.
  С первых слов Пушкин, как предположил писатель Шторм, заговорил о главном: "Мне стыдно было б, если бы я по дороге в Кавказскую армию не повидался с Ермоловым".
  Ермолов, охваченный "живейшим любопытством", услышал из уст курчавого незнакомца фамилию Пушкин, стал вспоминать полное имя, да так и не вспомнил. Отбивался комплиментами:
  - Очень рад... Счастлив видеть гордость нашей словесности. Имел великую радость читать...
  "Улыбка неприятная, потому что неестественна".
  Улыбка оказалась к месту, когда генерал заговорил о своем счастливом преемнике Паскевиче.
  - Ныне граф Ерихонский, - язвил Ермолов, - герой Кавказа, в реляциях славен.
  На стенах кабинета, где шел разговор, висели шашки и кинжалы - памятники владычества Ермолова на Кавказе.
  - Всюду трубят о легкости побед графа Ерихонского! - гремел Ермолов. - Что и говорить! Пускай нападет на пашу, начальство-вавшего в Шумле, - И пропал.
  В эти минуты Ермолов мог вспомнить графа Николая Каменского, командовавшего Молдавской армией, одержавшего немало побед, но так и не взявшего проклятую Шумлу тогда, в 1810 году.
  Задумался, нахмурился, отчего стал, по словам поэта, "прекрасен" и напомнил портрет из галереи Зимнего дворца, писанный английским художником Доу.
  - Можно было бы людей сберечь и издержки, - вздохнул Ер-молов.
  Людей, то есть русских солдат, генерал любил и старался беречь. Товарищами называл.
  Проницательный поэт, наблюдая за Ермоловым, пришел к выводу, что он "по-видимому, нетерпеливо сносит свое бездействие". "Думаю, - писал в "Путешествии в Арзрум", - что он пишет или хочет писать свои записки".
  Пушкин ввел в разговор тему "Истории государства Российского" Н.М. Карамзина. Быть может, увидел один из томов у хозяина кабинета.
  - Первые восемь книг, - живо рассказывал Пушкин, - я прочел с жадностью и со вниманием в 1818 году, находясь в постели в ожидании весны и выздоровления. Помню, три тысячи экземпляров разошлись в один месяц.
  - Я желал бы, чтобы пламенное перо изобразило переход русского народа из ничтожества к славе и могуществу, - ответил Ермолов.
  Поэт догадался, что речь идет уже не столько о Карамзине, сколько о взглядах самого Ермолова на роль летописца. Упомянул Курбского: хороши, мол, записки отважного деятеля времён Ивана Грозного.
  - Очень, очень! - воскликнул с воодушевлением генерал.
  "О правительстве и политике нё было Ни слова", *- уверял автор "Путешествия в Арзрум".
  Уверял для отвода глаз. Там же читаем: "Немцам досталось. Лет через пятьдесят, - сказал он, - подумают, что в нынешнем походе была вспомогательная прусская или австрийская армия, предводительствованная такими-то немецкими генералами.
  Обменялись мнениями о Грибоедове. "Как жаль, что Грибоедов не оставил своих записок! Написать его биографию было бы делом его друзей: но замечательные люди исчезают, не оставляя после себя следов. Мытюнивы и нелюбопытны..."
  Последние слова, ставшие крылатыми, были особенно к месту в разговоре с Ермоловым. И полководец, живо подхвативший их, мог сказать нечто, позволившее поэту в своем выводе упомянуть о записках, которые нам теперь известны по двум изданиям: 1861 года и современному.
  Однако там - ни слова о встрече с Пушкиным в Орле. Не всё, далёко не всё поведал потомкам и поэт. Подтверждение Тому - донесённое до нас свидетельство А.П. Ермолова, что в Орле, говоря о Карамзине, Пушкин заявил: "Меня удивляет его доб-родушие и простосердечие: говоря о зверствах Иоанна Грозного, он так ужасается, так удивляется, как будто такие дела и поныне не составляют самого обыкновенного занятия наших царей".
  Могучее свидетельство!
  Поездка через Орел содержит столько тайн, что хватит на поиск нашим краеведам многих поколений.
  Из Орла поэт дви-ЖШ нулся далее. Мог бы SB заехать и в Лукьянчи-ково, но вряд ли. Иначе не было бы "близ коего находится его деревня". Дорога через-бужский лес, через несколько селений на пути убедила бы поэта, что имение Ермолова находится на почтительном расстоянии от Орла-города.
  "До Ельца дорога ужасна" - эта строка содержит имя древнего города, на пути к которому поэт посетил немало орловских селений и оставил множество преданий.
  Почти через месяц после отъезда А.С. Пушкина из Орла, 4 июня 1829 года, пристав 3-й части (нышешнего Советского района), где жил А.П. Ермолов, доносил в Петербург: "Чиновника Александра Пушкина... по тщательному моему и квартальных надзирателей розыскам в подведомственной мне части не оказалось". Поэта искали, чтобы объявить решение сената"обязать подпискою, дабы впредь никаких своих творений без рассмотрения и пропуска цензуры не осмеливался выпускать в публику под опасением строгого по законам взыскания". Решение было принято после долгого разбирательства по поводу стихотворения "Андрей Шенье", которое кандидат МОСКОВСКОГО университета переписал с пометкой "по поводу 14 дек." (Опубликовано в"Литературном альманахе", Орел, 1939, в статье Б. Ермака, Б. Александрова.)
  Искали и не нашли.
  Несколько раз коляска "вязла в грязи, достойной грязи одесской". В сутки проезжал не более пятидесяти верст.
  Краевед В. Г. Емельянов, исследователь старых дорог нашего края, утверждал, что поэт на Елец мог поехать через Залегощь и Верховье.
  "Однако в то время, - читаем в книге В.И. Агошкова "Малоар-хангельские истоки" (Орел, 1999), - напомним, данные поселения входили в состав Тульской губернии, дороги из Орла строго на восток не было..."
  Этот автор высказал предположение, что Пушкин мог проехать дорогой своего учителя В.А. Жуковского (1814) через Сорочьи Кусты, Малоархангельск - Губкине Ехал и через Разбегаев-ку близ нынешней Змиевки. Назовем предположительно Становой Колодезь, Хотетово, Еропкино, Богородицкое, Столбецкое, По- ' кровское, Дросково, Ливны, Ку-нач...
  В селе Троицком жил декабрист Н.А. Чижов. В 1848 году ис-правник доносил губернатору П.И. Трубецкому, что Чижов "по нахождению... в селе Троицком, Пушкино тоже, 12 числа сего ап-реля месяца умер..." Помещица Горчакова, у которой он служил, по преданию, принимала поэта по дороге на Кавказ и из-за горячей любви к нему переименовала Троицкое в Пушкино...
  Много, много тайн...